— Песня, она душу греет, — заговорил северным окающим наречием Логинов. — Петь не пою, голос у меня подгулял, а слушать люблю. И песен всяких уйму знаю.
Про солдатскую справу тоже дельные песни составлены. Про шинель есть, про валенки даже летом поют, про кисет и говорить нечего, а про махорку и «Давай закурим» так завлекательно поется, что прямо-таки никакого махорочного довольствия не хватает.
Вот только что-то про ложку никакой песни не слыхивал. Про котелок поют, а ложку вроде как недооценивают. А зря. Ложка — инструмент первостатейный. Солдат без ложки — недокомплект.

А был у нас один попервоначалу такой, Тихон Седых, тоже снайпер, может, слыхали? Так вот, не знаю, как так получилось, а верней всего по причине собственного ротозейства, но остался человек без ложки. Мудреная ли, понимаешь, вещь, а вот поди ж ты, обойдись без нее. Самому сделать, так из чего? Кругом сопки, горы и ни одного деревца. На наш военторг надеяться тоже не приходится, поскольку он еще года два будет курительные трубки осваивать.

Так и жил наш Тихон на безложечном положении. До обеда еще ничего, терпел, а в обеденное время скучал невыносимо. Через эту самую скуку не только себе, но и всем нам политико-моральное настроение портил. Только ты, скажем, начнешь делать первый маневр вокруг повара на предмет второй добавки, а он над душой у тебя стоит и в рот тоскливо смотрит, ложку дожидается.

Долго мы так мучились с Тихоном. Но однажды случился коренной перелом. Вызывает командир Тихона в свою землянку и без лишних слов вручает ему новенькую, покрытую лаком, расписную ложку.
Тихон, конечно, теряется и буквально таращит глаза на ложку, как, извиняюсь, баран на новые ворота.
А командир увидел, что солдат находится в таких расстроенных чувствах, говорит ему:
— Персональная тебе посылка. От Пелагеи Андреевны.
— От какой Пелагеи Андреевны? — еще больше удивляется Тихон.
— От матери твоей, Пелагеи Андреевны. Из Вологодской области.
— Так мою же мамашу звали Марьей Петровной, — упавшим голосом говорит Тихон, — и умерла она десять лет назад.
Тут и сам командир удивился.
— Это, — говорит, — меняет положение. Прямо какая-т0 «курская аномалия» получается. Вот же она и письмо тебе прислала.
Смотрит Тихон в письмо и глазам своим не верит. Все честь по чести — и полевая почта, и фамилия его, и имя-отчество сходится, а главное, письмо —  самое настоящее материнское. Мы это письмо столько раз читали, что я и сейчас его помню слово в слово:

«Любезный сынок, Тихон Иванович, шлю тебе низкий земной поклон и свое материнское благословение. Мы всем колхозом имени «Красных партизан» посылаем вам, нашим родным защитникам, свои колхозные гостинцы.
Окромя того, прилагаю к письму ложку. Не обессудь, сынок, старуху за подарок. Слышала я еще в старые времена от служивых людей, что добрая ложка солдату силу дает. Кушай, сынок, на здоровье да супостатов скорее гони с отцовской земли».

Об этой посылке и письме узнали в роте. Тихона поздравляли, как именинника. А, бывало, завидит его повар у походной кухни, и во весь свой густой голос гаркнет:
— Расступись, пехтура! Тихон с ложкой идет!
Одним словом, стал человек знаменит на все подразделение. Письмо Пелагеи Андреевны было напечатано в боевом листке с пожеланием: дескать, пусть Тихон, осваивая новую ложку, не забывает получше освоить снайперскую винтовку. Это, конечно, немного задело Тихона, хотя он и виду не подал. Но все-таки совет пошел ему впрок;
Об одном он только беспокоился.
— Должно быть, ошибка вышла. Может, есть другой Тихон Иванович Седых. А я, выходит, незаконно пользуюсь чужим имуществом.

Тогда мы посоветовали написать письмо Пелагее Андреевне. Так и сделал, написал обо всем. О том, как сорокового фашиста недавно истребил, и о ложке помянул: может, дескать, недоразумение получилось.
В самую последнюю минуту заковырка у него вышла.
— А как же я письмо отправлю: ведь фамилии-то не знаю.
— Не велика беда, — успокоили мы его, — пиши на колхоз, по имени-отчеству. Такую женщину, должно, все знают.
И верно, вскорости приходит ему ответ. Прочитали мы письмо, так и ахнули. Сначала, как полагается, поклоны, приветы, а потом читаем такие удивительные слова:

«Извини ты меня, сынок, дуру старую, ложку-то послала и уж потом спохватилась — небось ведь сухая ложка рот дерет. Когда председатель нашего колхоза Иван Акимович зачитал твое письмо на колхозном собрании, я сказала свое слово. Исправлю, мол, дорогие колхозники, свое упущение. Передаю своим сынкам на фронт заработанные по трудодням двадцать пудов ячменя, три пуда мяса, да масла пятнадцать фунтов, да грибов сушеных, сколько наберется. Мне, старушке, много ли надо, а они люди молодые, и работа у них тяжелая — фашиста бить. Пусть сил набираются. Одобрили колхозники и тоже со своих запасов кто муки, кто крупы, кто мяса дополнили. Вот она и посылка добрая вышла.
А насчет ложки не сомневайся, Тихон Иванович. Твоя ложка. Я о тебе из письма своего племянника Васи Куделина узнала. Он с тобой вместе служит. Поклон ему передай. Нет у меня в Красной Армии чужих людей. Все вы для меня вроде родных сыновей. . .»

Вот какой оборот во всей этой истории с ложкой вышел. А Вася Куделин? Какой номер выкинул и, главное, никому ни слова. Только когда уже все вскрылось и Тихон начал душить его в своих объятиях, Вася сердито проворчал:
— Ты старушку обнимай, а не меня. Смотри ложку свою не раздави, медведь…
— Нет уж, не сомневайся, — кричал Тихон, — эту ложку я детям еще оставлю и закажу хранить ее, как золотую семейную посуду в старину хранили.
— Вот оно, какие дела-то, — закончил свой рассказ Логинов.
— А где же сейчас эта знаменитая ложка?
Логинов недоумевающе посмотрел на меня и ответил:
— Ложка? Где ж ей быть? Должно, у хозяина. Да разве в ложке тут суть? Люди-то у нас каковы! Золотые люди!

Старший лейтенант И. Гагарин