Смешной, неуклюжий гном на кривых, коротеньких ножках, стайка веселых, нарядных ребятишек в красивом зеленом парке Тюйльри в Париже; домик-часы на курьих ножках, в котором живет Баба-яга; беспомощные цыплята в разбитых яичных скорлупках…
Это картинки с выставки. «Картинки», которые можно не только увидеть, но и услышать.
Нарисовал их в прошлом веке молодой талантливый архитектор Гартман, а звучать их заставил Модест Мусоргский — гениальный русский композитор.

Виктор Гартман умер очень молодым. После его смерти в Академии художеств была устроена выставка из эскизов, набросков, архитектурных проектов и планов этого художника-архитектора. Памяти Гартмана и посвятил Модест Мусоргский свою фортепьянную сюиту «Картинки с выставки». Композитор музыкой изобразил не только некоторые, особенно понравившиеся ему работы Гартмана, но и самого себя—проходящим от одной картинки к другой.

Как он это сделал? А вот как.
Прежде чем начать «показывать» картинки, композитор сочинил небольшое вступление, которое назвал «Прогулка».
Ровная, неторопливая музыка изображает спокойную, медленную походку человека, осматривающего выставку. И в то же время вступление будто предупреждает, подготавливает нас к тому, что сейчас мы услышим что-то интересное.
Кончилось вступление. Мы останавливаемся перед первой картиной: «Гном».
Маленький человечек, переваливаясь, пробежал немножко и остановился — трудно бегать на таких тоненьких, кривых ножках. Попробовал побежать медленнее — снова ничего не получилось. Подождал немножко, отдохнул и старательно заковылял дальше. Спешит куда-то, подпрыгивает, спотыкается гномик. Потом устал, пошел медленнее, но все так же старательно и неуклюже. Похоже, что он даже сердится сам на себя. Побежал снова и — стоп! Оборвалась музыка. Упал, наверное,бедный.
Все это можно услышать в музыке «Гнома». Быстрая «ковыляющая», коротенькая музыкальная фраза. Затем одна длинная, тянущаяся нота — остановка. Снова та же «ковыляющая» фраза, только играется она немножко медленнее и тише—получается впечатление неуверенности. Вот зазвучали отдельные, отрывистые нотки, музыка стала подпрыгивающей, и идут эти нотки не плавно, рядом, а скачками на большом расстоянии – неуклюже, причудливо. Таким мы и видим этого лесного человечка.
Слушаешь, как чередуются одна за другой музыкальные фразы, разные по характеру, по силе, громкости звучания, и словно проходишь вместе с гномиком весь его нелегкий путь по лесным кочкам.
Снова «Прогулка». Та же музыка, что во вступлении, только не целиком, а небольшой кусочек ее, как напоминание. Музыка немножко изменена, но узнать легко.
Композитор идет дальше, а нам дает отдохнуть, приготовиться к другой картине: «Старый замок».
Все в этой музыке другое. Она тихая, медленная, будто ее играет какой-то старинный инструмент. Если «Гном» оживал перед нами сразу, то здесь вначале музыка будто выжидает. Она звучит как вступление к песне. И мы вместе с музыкой ждем, что будет.
Песня действительно началась. Полилась необыкновенно красивая мелодия, задумчивая и вдохновенная.
Мы не знаем, какими были песни трубадуров, но эта ночная тихая песня у стен старого замка полна истинно рыцарского благородства и трепетной взволнованности.
Отзвучал и смолк чудесный напев. Постепенно замирают протяжные, «тающие» звуки. Ночь, тишина. Старый замок.

«Прогулка» на этот раз звучит живее, энергичнее, хотя она по-прежнему ровная и в общем спокойная.
Нас ожидает какая-то новая картинка. Называется она просто: «Тюильри». Это название одного из парижских садов. Даже если мы не знаем содержания картинки Гартмана, мы сразу догадаемся, что это веселая игра: может быть, пятнашки или горелки. Так и есть. Художник изобразил детей, которые играют в саду Тюильри. И музыка такая —живая, щебечущая.

Между «Тюильри» и следующей картиной нет «Прогулки». Очевидно, композитору нужно было как можно ярче, сильнее подчеркнуть громадную разницу между двумя этими картинами.
«Быдло» — по-польски «скот». Медленно везут нагруженную телегу усталые, худые волы; качается, скрипит телега, тяжело шагают волы. А рядом человек — такой же усталый, худой, изможденный — погоняет волов своим унылым «э-гей» и тянет какую-то однообразную, нехитрую песню. Все очень просто и очень страшно: для помещиков и сам человек — такое же «быдло», как его волы.
Но Мусоргский не был бы «великим певцом народного горя», если бы изображал в музыке только одну эту безрадостную покорность тяжелой судьбе.
Вслушайтесь-ка в музыку. В ней скрытая сила и затаенный, глухой гнев. Постепенно разрастается, ширится музыка, звучит громче, настойчивее. Потом она снова будто смиряется, затихает, но мы уже видели грозную силу и возмущение мужика, бредущего за волами.
В эту силу верили и Мусоргский и Гартман.
Почему так прозрачно, так живо зазвучала
«Прогулка»? Как-то странно и неожиданно высоко проходит знакомая музыкальная тема и заканчивается двумя задорными, коротенькими трелями. Композитор отвлекает нас от печальных и тяжелых раздумий. Скорее к следующей картинке. Она называется «Балет невылупившихся птенцов».
Ой, какие же они потешные! Как смешно потряхивают маленькими необсохшими крылышками, переминаются с ножки на ножку и тихонечко попискивают тоненькими голосками.

Вот они откуда, эти коротенькие быстрые трельки в «Прогулке»! Здесь почти вся музыка наполнена ими. Все время они звучат — остренькие и будто дрожащие нотки. Понемножку, постепенно учатся прыгать и взмахивать крылышками маленькие, еще не до конца вылупившиеся птенчики.

От одной картины к другой ведет нас композитор, сам с нами ходит по выставке.

Доходим мы и до картинки, на которой изображены удивительные часы-домик, и слышим, как мимо со свистом и громом проносится в ступе хозяйка этого домика — Баба-яга.

Наконец в последний раз звучит знакомая тема «Прогулки».

Но теперь это уже музыка еще одной, последней, картины — «Богатырские ворота в Киеве». Тяжелые столбы будто вошли в землю от ветхой старости, а на них опирается изящная арка, увенчанная громадным резным кокошником. Так выглядят ворота на эскизе Гартмана.

Мусоргский, который много раз уже изменял, варьировал на все лады «Прогулку», оказывается, не только не исчерпал все возможности этой музыки, но даже как будто нарочно скрывал от нас ее истинную, подлинную красоту.
Так вот она какая, спокойная, неторопливая «Прогулка»! В ней величавая
уверенность и богатырская мощь. Только теперь нам до конца раскрывается ее подлинно русский характер; она похожа на древние былинные напевы и одновременно на торжественный гимн.
Ворота русских богатырей. Памятник величия и славы русского народа!
В музыке слышен перезвон колоколов.
Все торжественнее, все ярче звучит знакомая, прекрасно изменившаяся тема «Прогулки». Как хорошо узнавать ее в этих могучих аккордах финала!

Таким был всегда Модест Петрович Мусоргский: о чем бы он ни писал, какие бы картины ни рисовала его музыка, о каких бы странах, городах и людях ни рассказывала, самой яркой, самой гениальной она была тогда, когда он писал о России, о русском народе.

«Картинки с выставки» написаны Мусоргским для рояля, но французский композитор Равель, который очень любил и прекрасно чувствовал музыку Мусоргского, оркестровал это произведение. Теперь его исполняют не только пианисты, но и симфонический оркестр.

Г. Левашева (Отрывок из книги "Поговорим о музыке”)