Веселую и простую сказку можно прочесть, и это будет интересно.
Можно нарисовать к ней картинки — сказка станет еще интереснее.
Можно поставить ее в кукольном театре или в кино—тогда всех героев сказки будут изображать куклы или ожившие картинки мультипликационного фильма, а говорить за них будут актеры.

Но что бы вы сказали, если бы вам  предложили такой список действующих лиц и исполнителей этой сказки:

Петя — струнные инструменты,
Дедушка — фагот.
Птичка — флейта.
Утка — гобой.
Кошка—кларнет.
Волк — три валторны.

Не правда ли, странные исполнители?
А между тем именно для них и написана эта сказка, симфоническая сказка «Петя и волк».
Автор ее—Сергей Сергеевич Прокофьев.

Симфоническая — значит музыкальная, написанная для симфонического оркестра: у каждого героя есть своя музыкальная тема, которую играет определенный музыкальный инструмент.

Пионер Петя — главный герой сказки.
В театре главные роли всегда поручают лучшим, ведущим актерам. И в оркестре музыку храброго Пети играют главные инструменты — скрипки, альты и виолончели, которые называются струнной группой.
Эта группа образует как бы четырехголосный хор: первые и вторые скрипки (высокие голоса в хоре тоже часто делятся на первые и вторые);
скрипки с более низким звуком, альты (так же называются и в хоре низкие женские или детские голоса); наконец, четвертый голос, самый низкий (в хоре — басы), ведут виолончели.
Музыка пионера Пети похожа на задорную, веселую детскую песенку, которую можно спеть хором.
Роль Петиного дедушки исполняет фагот: уж очень забавно умеет ворчать этот инструмент, похожий на длинную толстую палку.
Если вы когда-нибудь слышали на концерте или по радио романс Алябьева «Соловей», то, наверное, вспомните, что певице в этом романсе часто аккомпанирует не только рояль, но и флейта, — она так же хорошо, как высокий женский голос—колоратурное сопрано,—умеет подражать птичьим трелям. Получается очень красиво, как будто перекликаются две птички. И, конечно, лучше всего было поручить флейте роль птички в сказке «Петя и волк».
Отрывистые, приглушенные звуки кларнета, особенно на низких нотах, напоминают вкрадчивое мурлыканье кошки, осторожные, еле слышные шаги ее мягких бархатных лапок.
А вот исполнитель роли утки — гобой — ведет себя здесь не совсем обычно. Ведь гобой часто называют «певцом женской души», и в опере Чайковского «Евгений Онегин» ему, как мы знаем, поручен музыкальный образ мечтательной, задумчивой Татьяны. И вдруг—утка!
Дело в том, что у этого нежного инструмента некоторые ноты звучат совсем не нежно и очень напоминают утиное кряканье. Обычно композиторы и не пользуются этими нотами в музыке, рисующей прекрасный женский образ, но когда композитору Прокофьеву понадобилось изобразить в оркестре самодовольное кряканье глупой утки, он вспомнил об этом свойстве гобоя и поручил ему такую, не совсем обычную для него роль.
Нечто похожее произошло и с валторнами, которых композитор заставил изображать рычание волка.
В балете Чайковского «Щелкунчик» валторны играют начало «Вальса цветов». В его же Пятой симфонии одна валторна исполняет редкую по красоте мелодию медленной части. У валторны звук немножко таинственный, очень поэтичный и красивый.
Но оказалось, что если несколько валторн в один голос, очень громко «рявкнут» какой-нибудь аккорд, то такое звучание как нельзя лучше изобразит злого и страшного волка.
И так же, как актеры на сцене разговаривают то друг с другом, то сами с собой или с публикой, так и инструменты в оркестре ведут свои роли: то звучат в отдельности, то вместе. Например, утка и птичка (гобой и флейта) очень забавно спорят друг с другом,—каждый играет кусочек своей музыкальной темы. Вот зазвучал кларнет — крадется кошка; заворчал фагот — дедушка ругает Петю; страшно рявкнули волторны—появился волк; гобой испуганно закрякал и смолк—волк проглотил утку.

Так музыкальным языком рассказывает композитор смешную сказку. И когда раздается веселый бодрый марш—его играют все инструменты, — мы уже понимаем, что это победное шествие героев сказки, несущих пойманного волка. А если хорошенько вслушаться в марш, то можно расслышать в нем звуки гобоя. Как вы думаете, что это такое? Догадались? Это в животе у волка крякает проглоченная утка.
Вот и заканчивается симфоническая сказка Прокофьева, в которой много веселой и забавной музыки, много остроумных музыкальных находок.

Нужно вам сказать, что это не просто сказка, а сказка-учебник. Написал ее композитор для того, чтобы познакомить вас с инструментами симфонического оркестра, научить узнавать их звучание не только в такой бесхитростной музыкальной картинке, а даже в серьезной симфонической музыке: в увертюрах, в симфонических поэмах, в симфониях.
Для того чтобы написать такую сказку-учебник, нужно очень хорошо знать оркестр, слышать внутренним слухом, «про себя», звучание каждого инструмента в отдельности и представлять себе, хорошо ли они звучат вместе при исполнении той или иной мелодии; твердо помнить достоинства и недостатки каждого инструмента. Одним словом, быть «ма-
стером оркестровки».

У музыкантов есть такое выражение: «оркестр Гайдна», «оркестр Чайковского», «оркестр Шостаковича». Что это значит? Какой-нибудь особый оркестр, принадлежащий этому композитору, или, может, новый вид оркестра, придуманный Чайковским или Шостаковичем?
Нет. Произведения Гайдна играют почти те же самые инструменты, что и произведения Чайковского. Одни и те же скрипки, виолончели, кларнеты, тромбоны играют и симфонии Шостаковича, и симфонические поэмы Листа. Но у каждого композитора есть свои приемы, своя манера свой стиль сочинения оркестровой музыки. Как говорят, «свой творческий почерк».

Например, немецкий композитор Вагнер очень любил звучание медных духовых инструментов в оркестре. По этому «усиленному звучанию меди” оркестр Вагнера всегда можно узнать. В оркестре Чайковского очень выразительна  и разнообразна партия струнной группы. А симфонические произведения французского композитора Берлиоза или немецкого композитора Рихарда Штрауса можно назвать «экспериментальной оркестровой лабораторией»,—так много там новых, необычных для классического оркестра изобретений: и новые инструменты, и различные звукоподражания, и интереснейшие сочетания самых, на первый взгляд, не подходящих друг к другу инструментов.

Настоящее знание оркестра—дело сложное. В консерваториях и музыкальных училищах есть специальные предметы — «инструментоведение» и «оркестровка», — которые учат будущих композиторов, музыкальных критиков, преподавателей разбираться в сложных законах симфонического оркестрового языка, знакомят со звучанием и особенностями музыкальных инструментов, входящих в состав симфоническогооркестра.
«Оркестровать» — значит распределять музыкальные темы-образы по инструментам, по оркестровым группам, подбирая наиболее подходящие для той или иной мелодии звучания.

С самым простым и понятным способом оркестровки мы уже познакомились, когда говорили о сказке «Петя и волк». В сложной же, серьезной музыке и оркестровка гораздо сложнее.
Оркестр Прокофьева интересен тем, что в нем есть и классическая строгость, и удивительная изобретательность.

В начале 30-х годов Прокофьев написал музыку к фильму «Поручик Киже». Хотя фильм этот сейчас уже не идет, и вы его, вероятно, не увидите, о музыке, которая была к нему написана, все же стоит поговорить.
… Невероятный случай произошел во дворце российского императора Павла Первого! Совершенно непонятно откуда, во всех воинских реестрах, приказах, нарядах появилась новая фамилия—Киже. Поручика с такой странной фамилией никто никогда не видел, но, коль скоро приказы подписываются самим императором, — сомнений быть не может: такой поручик существует. Даже если он на самом деле появился в результате описки военного писаря, который при переносе вместо «поручики же Стивен, Рыбин и Азанчеев», написал: «Поручик Киже, Стивен, Рыбин и Азанчеев».
И вот живет этот Киже — этот «никто» — обычной жизнью придворного офицера: служит, получает награды, взыскания, повышения в чине, и даже женится, и даже умирает (наверное, уж очень надоело возиться с этим «никем»); и безутешная вдова в глубоком трауре, горько рыдая, идет за гробом… а в гробу-то никого нет!

Музыка Прокофьева остроумно и едко издевается над этой нелепейшей историей.
Представьте себе огромную трубу, которая своим гулким басом старательно выпевает сентиментальный нежный романс «Стонет сизый голубочек». Или вообразите надрывный, гнусавый и томный звук саксофона: это веселится на своей свадьбе несуществующий поручик.

Одним из главных инструментов оркестра в фильме становится корнет-а-пистон—маленькая труба с высоким, довольно въедливым и резким звуком — неизменный спутник военных парадов павловского времени. Корнет-а-пистон играет все: и военный марш, и свадебную песенку, и похоронную музыку. Его звучанием и начинается и кончается фильм. Все это не случайно.
Тупая «шагистика», показной блеск военных парадов, бездарные глупейшие приказы армейских чиновников создали печальную славу царствованию хозяина Михайловского замка. Отсюда и пародийно «военизированная» музыка Прокофьева к фильму «Поручик Киже».

Вот еще один фильм с музыкой Прокофьева. На этот раз она совсем другая.
«…Печальные следы битв на разоренной монголами Руси—груды человеческих костей, мечи, ржавые копья. Поля, заросшие сорными травами, развалины сгоревших деревень…»
Высокие резкие звуки как будто вскрикивают и замирают на фоне низких, густых, тянущихся нот. Между ними тоскливая пустота. Даже если не смотреть на экран, то можно представить себе очень ясно необъятные просторы измученной, разоренной Руси…
… Несколько мужиков в длинных рубахах тянут из озера невод. И откуда-то издалека плывет, разрастается величавая и простая песня- былина. «А и было дело на Неве-реке»,—тихо, но значительно запевает невидимый хор, неторопливо рассказывает о подвигах этих самых мужиков, бредущих сейчас по колено в воде с бесконечным неводом. Ведь
это славные дружинники ярославского князя. Все громче звучит песня; теперь в ней слышатся отзвуки прошедшей битвы. Славит русский народ недавние подвиги Александра Ярославича, прозванного за битву на Неве Невским.
С экрана смотрит на нас мудрое и спокойное лицо Александра Невского.

О том, как создавали этот фильм, об увлекательной работе с советским кинорежиссером С. М. Эйзенштейном много интересного рассказывает сам Прокофьев в статье, которая называется «Музыка к «Александру Невскому».
«Несмотря на огромные и все продолжающиеся успехи звукозаписи, — пишет композитор, — последняя еще не достигла полного совершенства, и присутствие некоторых хрипов и искажений можно открыть в самом лучшем микрофоне… Явилась мысль, нельзя ли использовать отрицательные эффекты. Например: известно, что сильная струя звука, направленная при записи прямо в микрофон, ранит пленку, наносит на нее травму, производящую при исполнении неприятный треск.
Но так как звук тевтонских труб был несомненно неприятен для русского уха (Подчеркнуто мною. — Г. Л.}, то я заставил играть эти фанфары прямо в микрофон, что и дало любопытный драматический эффект… Известно, что в оркестре есть мощные инструменты, например тромбон, и более слабые, скажем фагот. Но если мы посадим фагот у самого микрофона, а тромбон в 20 метрах от него, то получится огромный, сильный фагот и на фоне его крошечный, еле слышный тромбон… Еще пример: в одну студию мы помещали трубачей, в другую хор, которые исполняли свои партии одновременно. Из каждой студии шел провод в будку, где производилась запись и где простым поворотом рычага мы могли усилить или ослабить ту или другую группу, в зависимости от требований драматического действия».
То, что автор скромно называет «любопытным драматическим эффектом», на самом деле сдавленный, хриплый рев тевтонских военных рогов.
Воспроизводят его уже знакомые нам по «Пете и волку» рычащие валторны. Только в фильме, придвинутые к самому микрофону, они звучат уже действительно страшно.
А гобой здесь поет своим настоящим, красивым, задумчивым голосом. Ему поручил композитор певучую и грустную музыкальную тему многострадальной Родины в начале фильма.

Особенно много и интересно изобретал Прокофьев, когда писал музыку к «злой ледовой сече» на Чудском озере.
Если вы когда-нибудь будете смотреть фильм, —обязательно послушайте, какая выразительная и яркая музыка сопровождает почти всю картину битвы: тревожная и затаенная вначале, когда рассвет еле-еле брезжит над застывшим озером и русские войска, в засаде, ожидают наступления тевтонов; лязгающая, а затем громыхающая музыка «стального скока» непобедимой тевтонской «свиньи»; героические богатырски могучие фразы хора «Вставайте, люди русские» и снова злобная музыка немецких рыцарей, исступленные молитвы католических монахов.
Поднялось в атаку народное ополчение—снова музыка: на этот раз насмешливый плясовой наигрыш.
И треснувший лед, и паническое бегство струсивших рыцарей, и захлебнувшийся военный рог — теперь уже совсем не страшный — все это слышится в музыке «Ледового побоища».
Работники студии Мосфильм вспоминают, как, сочиняя этот музыкальный номер, Прокофьев переслушал все имеющиеся у них шумовые и ударные инструменты и многие из них использовал.
Получился довольно любопытный список.

Военный барабан — высокий.
Военный барабан — низкий.
Большой барабан.
Тарелки.
И… ящик из Мосфильма!

Такого инструмента симфонический оркестр еще не видывал!
В других музыкальных номерах фильма, где Прокофьеву нужно передать в музыке красоту родной природы, мужество русских людей, оркестр звучит просто и благородно, в строгих традициях русской классической музыки. Тогда, так же, как у Чайковского, широко льется прекрасная мелодия скрипок, альтов, виолончелей; мягко аккомпанируют арфы, напоминая переборы старинных русских гуслей (этот прием очень любили Глинка и Бородин); сдержанно и мужественно поет мужской хор и звенят ликующие женские голоса, споря с малиновым перезвоном псковских колоколов.

Необыкновенно богато звучание оркестра у Прокофьева. Но всегда и прежде всего это великолепная музыка, выразительная, яркая, по-настоящему русская; музыка большого мастера, талантливого художника,
каким был Сергей Сергеевич Прокофьев.

Г. Левашева (Отрывок из книги "Поговорим о музыке)